«В отделении нас встретили весьма дружелюбно»

31 января мы с другом поехали на митинг. Около 12 часов вышли на станции метро «Красные ворота». На улице было больше журналистов и полицейских, чем «митингующих». Через некоторое время в соцсетях появилась информация, что все направились на «Площадь трех вокзалов». По Орликову переулку мы дошли до Каланчевской улицы. По ходу движения людей ОМОН перегородил дорогу, и все остановились. Достаточно скоро ко мне сзади подбежали трое или четверо омоновцев, схватили, пытаясь заломать мне руки, и потащили в автозак. В момент задержания я стоял молча. Находился с краю основной группы людей и, видимо, первый подвернулся под руку. Меня дотащили до автозака, я спокойно в него зашел и сел. На часах было примерно 13:10.

В течение 20–30 минут в автозак поступали новые люди. Какой-то логики в этих задержаниях не было: так, например, в автозаке оказались двоих приезжих парней, работающих строителями и живущих в хостеле в районе Комсомольской площади. Они вышли на улицу, немного поснимали на телефон происходящее вокруг, и их тут же задержали. Еще в автозаке оказался мужчина, который был сильно недоволен задержанием и по его поведению было явно понятно, что загребли его случайно.

Когда автозак заполнился, нас повезли в ОВД Головинского района. По дороге многие сообщили в «ОВД-Инфо» о задержании. В отделении нас встретили весьма дружелюбно, расположили в каком-то актовом зале с креслами и портретами Путина и Колокольцева (министр внутренних дел РФ — прим. Инфопортала). Одного из коллег полицейские послали в магазин за водой, хлебом и нарезкой. Нас было 28 человек, и на каждого получилось по три бутерброда. Это, конечно, мало, но хоть что-то. В дальнейшем с едой и водой от полиции было еще хуже. Начали оформлять нас нас примерно в 14:00, всех по очереди. Дела были будто под копирку. Продолжалось все это до полуночи.

Полицейские сказали, что еще в субботу, за день до акции, к ним поступили эти шаблоны на оформление. На большинство вопросов я говорил, что не хочу отвечать. В какой-то момент меня повели снимать отпечатки пальцев, на это тоже сообщил, что не хочу этого делать. Какой-то полицейский начал на меня бычить и орать, мол, не охренел ли я. Я нормальным тоном сказал: «Я вас уведомил о своем нежелании проходить дактилоскопию». Он еще немного поорал, и меня вернули обратно в зал.

«Следующие два дня еды и воды от полицейских мы не получали»

Наверное, с ОВД нам повезло: в целом агрессии от полицейских не было. За исключением отдельных сотрудников все отнеслись к нам вполне дружелюбно. В актовом зале с нами все время находился опер по угону тачек. Вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, он сторожил нас.

На ночь нас стали развозить по разным ОВД по «обезьянникам». Забрали ремни, шнурки, телефоны, свалили без всякой описи вещи в какой-то шкафчик, сказав, чтобы мы не беспокоились — тут все под камерами. Спали мы, разумеется, без какого-либо белья, подушек и матрасов. Просто на деревянных лавках. Утром принесли «Роллтон» и стаканчик чая. Следующие два дня от полицейских никакой еды и воды мы не получали, спасали только редкие передачки с воли, которые до нас доходили.

После «завтрака» нас повезли в суд, в котором мы провели весь день. Наказание, кажется, зависело исключительно от того, к какому судье ты попал. Один всем без разбора давал 10 суток. Другой чередовал заключение с денежными штрафами. Курьер «Яндекс.Доставки», которого тоже задержали, пытался показать судье заказы в приложении, но убедить суд в своей невиновности ему не удалось. В итоге он получил денежный штраф.

Расскажу еще об одной нелепой ситуации. Уже когда мы оказались в Сахарово (в населенном пункте Сахарово в Новой Москве находится центр временного содержания иностранных граждан, в котором временно размещали задержанных на митингах в Москве — прим. Инфопортала), с нами был парень строитель, который в тот день ехал из строительного магазина с кувалдой на стройку — с ней его и задержали. Двое других парней ехали с клавиатурами и мышками на чемпионат по игре Counter Strike. Какие бы доказательства эти явно невиновные люди не предъявляли, судьям было пофиг.

Осудить меня в течение дня не успели, и вечером я снова отправился в «обезьянник» вместе с четырьмя другими ребятами — они уже прошли через суд, но их не на чем было доставить в Сахарово. В итоге полицейские сказали, что повезут их на своих личных авто.

Прошла вторая ночь на деревянных лавках без еды и воды. Нам повезло, что доходили передачки с воли. Мои родители успели передать немного продуктов. Естественно, это все пошло в общак на десять человек, поэтому получилось не очень помногу. К другому парню ехал друг, и ему сделали заказ на десять штук шаурмы и четыре бутылки колы.

«Адвокат на улице, мы на этаже: ни его к нам, ни нас к нему не пускают»

На третий день нас разбудили в «обезьяннике». Не дав ни воды, ни еды, повезли в суд. В середине дня должны были истечь 48 часов с момента моего задержания, в течение которых я мог быть задержан до суда, но, естественно, ни меня, ни других ребят никто не отпустил.

Нас оставалось шесть человек, пятерым дали по 10-12 суток, включая двух парней из хостела с Комсомольской площади. Одному человеку, доказавшему свою инвалидность, дали штраф 10 тысяч. Около суда дежурило множество волонтеров из правозащитных организаций, но их, как и в ОВД, к нам не пускали. И если в отделение не пускали, прикрывшись планом «Крепость», то в суд — просто так.

В суде парни ходатайствовали о присутствии адвоката, но помощница судьи начала на них орать — мол, какого хрена они права качают. Судья говорит: «Обеспечьте явку адвоката в течение пятнадцати минут». При этом нас с этажа не выпускает полицейский, который говорит: «Мне плевать, я за это не отвечаю, я отвечаю за то, чтобы вы никуда отсюда не ушли». И получается замкнутый круг: адвокат на улице, мы на этаже: ни его к нам, ни нас к нему не пускают.

В какой-то момент мы обратились к мимо проходящему работнику суда в камуфляжной форме — видимо, приставу. Тот сразу же ответил, что это не его дело, но мы как-то все же уговорили его подойти к судье, и он чудом договорился, чтобы к нам допустили адвоката. Защитник сразу же раздал нам пакет документов, договор на оказание адвокатских услуг, где нужно было только поставить подпись, жалобы в апелляционный суд и подсказал, как вести себя в суде, чтобы потом можно было подать жалобу в ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека — прим. Инфопортала). После суда написал нам текст апелляционной жалобы. Суд завершился в 16:20.

«В соседней камере парень шесть дней не ходил в туалет по-большому»

Из суда нас повезли в Сахарово. По приезду пришлось еще пару часов просидеть в автозаке в ожидании заселения. Потом у нас отобрали ценные вещи, шнурки, телефоны, ремни. Если в одежде были шнурки в капюшонах и они не вытаскивались, то их просто срезали под корень. Отвели в камеры, в которых было пять двухъярусных шконок, стол посередине, в углу сортир и умывальник. Вместо зеркала на стене висел мутный лист железа. В камере было душно, но нам дали рукоятку открыть окна, после чего сразу же ее забрали.

Выдали белье, матрас, подушку и шерстяное одеяло. Матрас был нормальным, а вот из одеяла хлопком можно было выбить облако пыли. К счастью, обошлось без клопов и насекомых. После двух суток в ОВД, где нас в течение дня лишь дважды выводили в туалет, а спать приходилось на деревянных скамейках, стало казаться, что жизнь налаживается.

Вместе с нами в камеру заселили деда-рецидивиста, у которого была 26-я «ходка» по административке. Тоже из Зеленограда, кстати. Он, недолго думая, закурил и никого не стесняясь пошел в туалет по-большому. Через пару дней мы к этой процедуре попривыкли и стали относиться достаточно просто и с юмором. Включали воду, чтобы тебя не было слышно. Однако в соседней камере парень шесть дней не ходил в туалет по-большому. А в нашей камере осужденный на пять суток все эти дни не ел. Видно было, что он очень сильно все это переживал, был молчаливым. Брезговал. 

Дед-рецидивист рассказал нам историю своего задержания. По его словам, он шел с закрытой бутылкой пива и встретил участкового в 7-м районе. Тот его пригласил пойти подписать какие-то бумаги и сказал, мол, пока оформляю — можешь открыть. И как только тот открыл бутылку, участковый его оформил за распитие в общественном месте. Дед послал полицейского на три буквы и так заработал очередную хулиганку. То, что мы оба оказались из одного города, скорее всего, случайность.

«К родственникам многих задержанных домой пришли участковые»

Первые несколько дней были перебои с водой. Нам давали по три кружки кипятка в день. Только на третий-четвертый день стали выдавать бутилированную воду в достаточном количестве. Чтобы отдать передачки, в первые дни моему отцу пришлось простоять целых 14 часов в очереди. А кому-то и все 20. Родители отнеслись к ситуации с пониманием и поддерживали меня во время нахождения под арестом.

Охранники в Сахарово были без погон и опознавательных знаков, обходились с нами достаточно вежливо. Нам объяснили распорядок: в 6 утра подъем, в 8 — завтрак, в 9 — пересменка, во время которой они заходили и всех пересчитывали, а мы должны были встать. Но на деле в 6 утра просто зажигался свет, и от нас ничего не требовали. Во время пересменки кто-то просил встать, а некоторым было без разницы. Могли растолкать спящего человека, чтобы убедиться, что он жив-здоров, и уйти. Обед — в середине дня, потом ужин в районе 17-18 и в 22 часа — отбой. 23 часа в сутки мы находились в камере, на один час выходили на прогулку. Она проходила в «аквариуме», полностью затянутом сеткой.

Площадка для прогулки находилась под нашими окнами. На ней постоянно что-то скандировали, пели гимн. Ну и бывали кричалки, так скажем, высказывающие явное недовольство работой полиции. Мы обычно выходили на площадку с другой стороны и ничего не скандировали, а играли в футбол, занимались спортом. Но один раз нас вывели на эту же площадку, и оказалось, что на нее выходили также окна женских камер. Девчонки из окон активно заводили, и наша группа тоже начала скандировать лозунги.

Телефон — простую звонилку — нам давали на час в день на всю камеру. Перед заселением наши мобильные у нас отняли, а симки выдали с собой. В первый день нам дали исправный аппарат, а во второй — сломанный: у него не работал динамик, мы могли говорить, но не слышали, что нам отвечают. У каждого из нас было по шесть минут на звонок. Хотя дед-рецидивист сказал, что по правилам на каждого должно быть по 15 минут. Охранники аргументировали тем, что у них всего два телефона на все учреждение. Ближе к концу срока правозащитные волонтеры, видимо, дали еще телефонов — и со звонками стало попроще. Порой выдавали на 2 часа.

Когда в первые дни мы начали звонить родственникам, выяснилось, что ко многим из них в первый же день пришли участковые проводить с родителями какие-то политбеседы. К родителям двух парней из хостела тоже пришли: к одному — в Ярославле, к другому — в Пятигорске.

У нас было маленькое радио, по которому мы слушали «Эхо Москвы». В какой-то момент в нем сели батарейки и снова помог волонтер — он передал их вместе с небольшим количеством продуктов и не взял за это денег. Сказал, что хочет внести свой вклад.

«Самым изысканным блюдом была манка с изюмом»

Еда была в целом неплохой. Самым изысканным блюдом была манка с изюмом, ее нам дали один раз. В другие дни были разные каши. Каждый день рыбная котлета на обед. С супом была какая-то ерунда: его давали в прямом смысле на донышке. Максимум четверть порции. Только ближе к концу, когда, видимо, людей в заключении оставалось все меньше, порции стали больше. По совету деда мы кидали в бутылку с водой пакетики с чаем, клали на батарею, через время она нагревалась и настаивался чай, который пользовался у нас успехом.

Так как у нас отняли шнурки, а ходить без них было неудобно, сначала появилась мода делать шнурки из пакетов. Затем новый тренд — из простынок. Как-то был «шмон», во время которого полицейские смутились, мол, почему у кого-то отнимают шнурки, а у кого-то оставляют. Я сказал на это, что вообще-то мы их сами сделали!

После того, как в интернете промелькнуло видео из дворика с прогулки, стало понятно, что кому-то удалось пронести телефон. Полиция провела обыски в камерах. У нас они заглянули в пару ящиков и ушли. А камеру, которая регулярно бунтовала, после этой истории расселили и одного человека подселили к нам. Бунт заключался в том, что заключенные били тазом по потолку и кружками по двери. У нашего нового соседа кружка была в два раза меньше, потому что она сплющилась от постоянных ударов.

Внутри «хаты» висели две видеокамеры, одна из которых смотрела на толчок. Мы к ним отнеслись спокойно, даже посмеялись над этим делом. Пускай, мол, выкладывают видеозаписи, не наша психика от этого пострадает. А новенький первым делом эти камеры заклеил. Снимать бумажки почему-то никто так и не пришел.

Охранники в Сахарово были без опознавательных знаков и больше походили на сотрудников ЧОП. В общении с ними была проблема: мне нужно было в течение десяти суток подать апелляционную жалобу и я никак не успевал сделать это сам, т.к. отбывал 12 суток. Мы спрашивали у охранников, как мы можем это сделать, но они всегда отвечали: «Я не знаю, это не моя работа». Каждый день мы получали один и тот же ответ.

День на третий к нам пришла какая-то правозащитница, чтобы узнать, все ли в порядке, принесла десять литров бутилированной воды. Я озвучил ей нашу проблему с апелляциями, а она спросила у охранников. Те ответили, что мы должны передать документы утром во время пересменки. И только после этого случая на следующее утро охранники со словами «вообще-то это не наша работа» документы взяли, однако дальнейшая их судьба осталась неизвестна.

«От охранников постоянно слышали "это не мое дело"»

Контингент заключенных — в основном представители интеллектуальных профессий. Средний возраст лет 25–30, все производили приятное впечатление. Даже сотрудники уголовного розыска, которые в последний день пришли задать нелепые вопросы наподобие «откуда я узнал про митинг и буду ли еще ходить еще», признались: «Ожидали увидеть маргиналов, а оказалось — инженеры, врачи, студенты МГУ». На прогулке был мужик, который сказал, что он — муниципальный депутат Донского района Москвы. Приглашал всех на экскурсию по воскресеньям.

Из разговоров с родными мы были в курсе, что все это время за забором дежурят и помогают волонтеры. Было приятно, что и у ОВД, и у здания суда, и здесь в Сахарово были неравнодушные люди. Отдельное спасибо адвокату, который пробился в здание суда и на безвозмездной основе помогал нам и продолжает это делать и сейчас. Когда мой срок закончился и я вышел на свободу, был сильный снегопад. У меня и еще одного парня родители задерживались и волонтеры нас пустили в машину погреться, пока мы дожидались родных. Людей, за которыми никто не приехал, волонтеры подбрасывали до Москвы.

С одним парнем произошел неприятный инцидент. В день, когда срок его заключения подошел к концу, его никак не хотели выпускать. Он обратился к охраннику, чтобы узнать, в чем причина. Тот ответил, что у парня 11 суток, а не десять, хотя в документах, которые имелись у него на руках, было указано обратное. Охранник принес телефон и сказал: «На, позвони своим и скажи, чтобы тебя не ждали». Мы все вместе начали объяснять, что это ошибка, а в ответ слышали «не мое дело». После долгих уговоров он сказал, что если кого-то встретит, то сообщит о ситуации, но, скорее всего, этому кому-то тоже будет плевать. Мы сказали, что будем бунтовать. Охранник продолжал отпираться — мол, я даже не должен был ходить узнавать, сколько ему дали суток, это вообще не мое дело, я за это не отвечаю. Попросили его устроить беседу с начальником смены, тот ответил, что сам ему доложит. Через час за парнем пришли и повели в административный корпус, чтобы он сам все объяснил. В итоге еще через час он пришел-таки за вещами. Перенервничал из-за всей этой истории и закурил. Полгода как бросил и не притрагивался, но теперь сорвался. По факту он вышел около девяти вечера, а должен был выходить где-то в пять.

Я дождался родителей, и мы вместе отправились домой.

«Если бы сейчас снова было утро 31 января, я поступил бы точно так же»

Меня осудили по «арестной» статье 20.2 (часть 6.1) КоАП РФ «Участие в несанкционированных собрании, митинге, демонстрации, шествии или пикетировании, повлекших создание помех функционированию объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры, связи, движению пешеходов и (или) транспортных средств либо доступу граждан к жилым помещениям или объектам транспортной или социальной инфраструктуры».

За повторное нарушение в течение года мне грозит достаточно серьезное наказание — например, штраф до 300 000 рублей. В ближайший год я принять участие в митингах, наверное, не смогу, но я задумался о том, что можно пойти работать волонтером. Теперь я на собственном опыте знаю, чего не хватает людям в заключении.

По поводу обжалования. Мы передали наши апелляции парню, который выходил после пяти суток ареста, он отправил их заказным письмом. Теперь нужно ждать примерно месяц. Понятное дело, что обжалование ничего не даст, но этот шаг нужен для обращения в ЕСПЧ.

Есть ли в этой истории какой-то смысл? Думаю, есть. Если власть с этим борется, ведь почему-то это происходит? Даже если побили, все это переживается, ничего фатального нет.

Многие задержанные изначально не поддерживали оппозицию, но, увидев своими глазами такое «судилище», задумались о смене взглядов.

31 января я ехал на митинг с пониманием того, что риск задержания довольно высок. Заранее было известно, что центр Москвы напрочь перекрыт и так далее. Единственное, чего я не ожидал — что будет 12 суток. Думал, сутки–двое. Так же думали и полицейские.

Но если бы сейчас снова было утро 31-го, я поступил бы точно так же.

Записал Роман Карасев