Судья Гривко: «Подчиняюсь только закону и совести»

«Готов рассмотреть любое дело, которое мне достанется»

— Олег Николаевич, не секрет, что интерес зеленоградцев и нашего издания к Вашей персоне обусловлен прежде всего тем, что в этом году Вы вели, наверное, самый громкий процесс в истории зеленоградского суда — по делу о разборке байкеров из клубов «Ночные волки» и «Три дороги». Как получилось, что это дело попало именно к Вам и как вообще распределяются дела между судьями?

— Распределяет председатель. Дело поступает к нему с сопроводительным письмом, и председатель смотрит, кому поручить. В ходе продолжающейся судебной реформы муссируется вопрос о том, чтобы для исключения субъективизма при распределении дел чуть ли не жеребьевку устраивать. Но это дело будущего, видимо. Сейчас распределением занимаются председатели судов. По поводу дела Некрасова со мной никто ничего заранее не согласовывал. Я узнал о том, что буду рассматривать это дело, когда мой секретарь вернулась из экспедиции и сказала: «Олег Николаевич, Некрасов нам достался».

— Но Вы хотели, чтобы это дело досталось Вам? Было интересно рассмотреть такое резонансное дело?

— Ну, как хотел... Сложное дело, три месяца слушать... Интересно было — да. И потом, если доверяют сложное дело, значит, председатель суда считает, что этот судья справится, разберется в нем. В этом плане мне было приятно, что дело Некрасова мне расписали.

Когда я был молодым судьей, приходил в канцелярию за делами, а там — особый порядок, особый порядок (особый порядок подразумевает признание вины подсудимым и проведение процесса без исследования доказательств — прим. Инфопортала)... А у других судей — сложные, интересные дела. Тогда наоборот была... ну, не обида, но понимание того, что сложные дела мне пока не доверяют. Сейчас же я стал более опытным, почти 14 лет судейского стажа.

— Вы знали о деле Некрасова до его поступления в суд?

— Конечно, мы все видели, что есть такое дело. Оно «засветилось» в нашем суде на продлениях ареста Некрасову, когда дело расследовалось в Зеленограде. Ведь следователь обращается в суд по месту производства. Мы видели, что события произошли на нашей территории, статья после изменения квалификации находится в подсудности нашего суда, поэтому предполагали по процессуальным моментам, что дело в скором времени поступит к нам. Но не скажу, что я замирал в ожидании, попадет оно ко мне или нет. Я стою на той позиции, что судья должен быть готов рассмотреть любое дело, которое ему достанется.

— Вы следили ли за ходом расследования этого дела по публикациям в СМИ или иными способами?

— Мне попадались публикации в СМИ — и в электронных, и в печатных. Знал, что за этим делом пристально следит общественность. Но чтоб специально следить за расследованием, особенно в контексте того, попадет ли это дело ко мне, — такого не было.

«Дело Некрасова целиком не читал»

— Сколько времени потребовалось Вам для того, чтобы ознакомиться с материалами по такому большому делу?

— Ну, разве оно большое? Всего шесть томов, один эпизод. А бывают дела с десятками томов и эпизодов. Дело Некрасова большое и сложное по вниманию к нему, по количеству доказательств и допрошенных людей. А так, по большому счету, надо было разобрать один эпизод, один конфликт, который случился между людьми.

— В чем заключается подготовительная работа судьи перед началом процесса?

— Это все прописано в законе. Я должен убедиться, что дело подсудно зеленоградскому суду, что событие произошло на нашей территории, что следователь выполнил все требования: ознакомил ли он человека с делом, вручена ли копия обвинительного заключения, какой срок с этого момента прошел. Надо также посмотреть, заявил ли обвиняемый какие-то ходатайства, чтобы решить, требуется ли проведение предварительных слушаний.

Если все соблюдено и предварительных слушаний не требуется, то дальше я по мере необходимости изучаю материалы и готовлюсь к заседаниям. Читать все дело целиком перед процессом необязательно. Я этого не делал и в случае с делом Некрасова. Наоборот, хотел услышать все с чистого листа, чтобы у меня не было никакого предубеждения.

— Вы не могли бы уточнить, в каких случаях все-таки назначаются предварительные слушания?

— Они могут быть назначены, когда об этом просит обвиняемый или по собственной инициативе суда. Эти слушания проходят в закрытом режиме.

— Какие вопросы на них решаются?

— Например, об исключении доказательств. Допустим, обвиняемый, ознакомившись с материалами дела, видит, что какое-то доказательство получено с нарушением требований закона. И он вправе на предварительном слушании поставить перед судьей вопрос об исключении доказательств. Может поставить вопрос и о возврате дела прокурору в связи с нарушениями, допущенными на предварительном следствии.

— Кто инициировал предварительные слушания на процессе по делу Некрасова и что на них обсуждалось?

— Было ходатайство со стороны Некрасова. Насколько я помню, там ставился вопрос только об изменении меры пресечения на время суда. Мы меру пресечения Некрасову сохранили.

Судебный процесс по делу Некрасова

«Перед первым заседанием по делу байкеров сам заносил в зал скамейки»

— Олег Николаевич, со стороны показалось, что рассмотрение дела Некрасова стало для Вас возможностью провести образцово открытый процесс...

— (перебивая) У нас все процессы образцово открытые!

— Но к этому процессу было приковано большое внимание и, наверное, было особенно важно продемонстрировать обеим сторонам, что дело рассматривается максимально открыто. Например, перед первым заседанием в зале суда было увеличено число посадочных мест, а Вы даже сами руководили заносом дополнительных скамеек.

— И сам носил. Да, мы увеличили количество мест, потому что видели, что идет много людей, и хотели, чтобы они могли увидеть все свои глазами и дать свои оценки происходящему. Я всегда говорю: пусть люди приходят. Мне иногда даже обидно, что по другим, менее общественно значимым делам в зале только родственники сидят. Пусть все приходят и видят.

— Вы были заранее готовы к такому наплыву посетителей процесса по делу Некрасова?

— Да. Мы же видели, что творилось, когда слушались продления ареста. Знали, что очень много человек приходит, что некоторые даже в коридорах стоят. Поэтому занесли дополнительные скамейки, сдвинули ближе к моему столу кафедры защитников и прокуроров. Да, мы готовились к этому и хотели, чтобы все было открыто. Но не для того, чтобы провести образцовый процесс, а чтобы удовлетворить интерес людей к процессу. Нас и судейское сообщество на это настраивает, и Московский городской суд — чтобы у людей, которые приходят и проявляют интерес, был максимальный доступ к наблюдению за тем, как осуществляется правосудие.

— В контексте этого стремления к открытости правосудия как Вы лично отреагировали на ходатайство одной из сторон о переводе процесса в закрытый режим, которое прозвучало уже на втором заседании? Стало ли оно для Вас неожиданным или, может быть, неприятным?

— Нет, не стало ни неожиданным, ни неприятным. Никакой оценки этому дать не могу. Ну, люди посчитали, что так их стороне будет лучше. Ходатайство основывалось на законе, однако я не увидел, что угрозы, о которых шла речь, были реальные.

— Прокурор Андрей Громов, работавший на процессе, не скрывал, что следит за его обсуждениями на мотофорумах. А Вы читали форумы или публикации СМИ, выходившие во время судебного разбирательства?

— Публикации СМИ мне попадались, а вот за форумами я не следил.

— Как вы реагировали на характеристики, которые давали Вам журналисты? Ведь, если Инфопортал освещал процесс в новостном формате, то, к примеру, в «Новой газете» ему давались оценки. И если говорить именно о «Новой газете», то для Вас они, по идее, должны были звучать довольно лестно.

— Лестно? Не знаю... Мне приносили коллеги эти публикации. Я так понял, что было и нелестное. К чести судьи там взывали. Это, получается, намек на то, что судья в чем-то нечестно поступает.

Ну, принял к сведению — есть и есть. Я понимаю, что работой судьи не все довольны, и это нормально. Мы разбираем конфликт и, как правило, одна из сторон остается недовольна. Хотя бывает, что обе стороны благодарят, говорят: «Спасибо, вы правильно разобрались». Но в данном случае, думаю, многие остались недовольны приговором. И полагаю, что в том числе и со стороны Некрасова.

Но публикации в СМИ на все это никак не повлияли. Не было такого, чтобы я начал проводить процесс в угоду той или иной стороне, чтобы лучше выглядеть в прессе.

Судебный процесс по делу Некрасова

«Дважды рассматривал дела с участием водителя автобуса Корнеева»

— В ходе этого процесса Вам пришлось глубоко вникнуть в суть байкерской культуры. Вы изучали ее до начала суда или, может быть, уже во время процесса за стенами судебного зала?

— Нет, фильмы о байкерах, как прокурор Громов, я не смотрел, про нашивки и прочее не читал. Наоборот, я хотел рассмотреть дело с чистого листа и вникнуть в эти тонкости вместе со всеми участниками процесса.

Да, в деле был целый том по Bandidos и другим заграничным мотоклубам, оттуда я получил какую-то информацию. Но все равно не знал, например, что нашивки значат для мембера (одна из ступеней в иерархии мотоклубов — прим. Инфопортала) — узнавал это в ходе процесса. Помните, я попросил одного человека снять жилетку, чтобы рассмотреть нашивки — хотел разложить ее на столе. А он говорит: «Не сниму, не дам — смотрите так». Ну, я посмотрел так. Тогда это было удивительно, потом уже я вместе со всеми глубже вник в эту культуру.

— Вы посещали место преступления? Во время процесса сложилось впечатление, что Вы хорошо ориентируетесь на местности, знаете, где кончается асфальтированная дорога на подъезде к ГСК «Октябрьский» и т. п.

— Где находится поворот в этот кооператив я знал, так как не раз проезжал мимо. Но дальше не ездил, ничего не смотрел — ни до, ни после. В этом не было необходимости, поскольку в деле были достаточно информативные цветные фототаблицы. Можно было понять, как расположены эти боксы, где лежал погибший.

— А по другим делам приходилось выезжать на место происшествия, чтобы прояснить для себя какую-то деталь?

— По уголовным делам — нет. Вот, когда разбираю административные дела, иногда езжу. Бывает, человека привлекли к ответственности за нарушение ПДД, а он приводит какой-то довод, который, как он считает, поможет разобраться в деле. Тогда я откладываю дальнейшее разбирательство и еду на место, чтобы самому убедиться, соответствует действительности то, что он говорит, или нет.

— Можете привести какой-то пример, когда такой выезд на место события позволил разобраться в его обстоятельствах?

— Человека привлекли за остановку в зоне действия знака «Остановка запрещена» в 6-м микрорайоне. Он привел довод, что очутился в этом месте, проехав таким образом, что не видел этого знака. Я поехал смотреть, можно ли совершить такой маневр, чтобы припарковать там машину, не проезжая данный знак. Это действительно было так, и я встал на сторону этого человека.

— Раз уж мы заговорили об административных делах, связанных с нарушениями ПДД, скажите, пожалуйста, принимаете ли Вы к рассмотрению записи, сделанные автомобильными видеорегистраторами?

— Я всегда брал записи у водителей. Если, конечно, события на них можно идентифицировать, а не так, что там только силуэты видны и ничего непонятно. Дважды рассматривал дела с участием знаменитого водителя с нашего автокомбината. Как там его фамилия?.. Да, Корнеев! Произошло ДТП, его привлекают к ответственности. Он идет в суд, приносит запись, говорит: «Посмотрите». Я смотрю запись и на ней четко видно: машина хулиганит, перестраивается перед автобусом и резко тормозит. Оба раза я вставал на сторону Корнеева.

— Для принятия к рассмотрению судом запись должна пройти какую-то экспертизу?

— Если возникают какие-то сомнения, тогда да. Особенно если одна из сторон оспаривает ее подлинность.

— Для записей с видеорегистратора принципиально ли, чтобы на ней была правильно выставлена дата?

— Если мы установим, что запись относится к рассматриваемому событию — место, марки и номера машин совпадают и вообще понятно, что это не февральский эпизод, а майский — то не принципиально. Главное — суть, а не формальный момент.

Журнал с расписанием рассматриваемых дел в 2002 году

«Залдостанов был важным свидетелем в деле Некрасова»

— Вернемся к делу Некрасова. В какой момент Вы для себя приняли принципиальное решение о вердикте, который вынесете по этому делу?

— В совещательной комнате. (После стадии судебных прений — прим. Инфопортала)

— Но ведь у Вас наверняка складывалось какое-то понимание по мере рассмотрения дела...

— Ну, конечно, что-то складывалось и, когда я уходил в совещательную комнату, какие-то мысли уже были. Но все-таки окончательное решение о том, как надо квалифицировать действия Некрасова и какое назначить наказание, я принимал в совещательной комнате, причем чуть ли не в последний момент перед распечаткой текста приговора на принтере.

— Как тогда Вы можете объяснить свою фразу «Мне достаточно доказательств», которой Вы мотивировали отказ в удовлетворении ходатайства стороны Некрасова о запросе биллинга сотовых телефонов участников тех событий?

— Я помню этот момент. Это было сказано не к тому, что я уже принял решение, осудить или оправдать обвиняемого, а к тому что для принятия решения биллинг не имел никакого значения.

— Олег Николаевич, многие наблюдатели, следившие за ходом процесса, высказывали мнение, что свидетели со стороны «Ночных волков» дают очень неполные показания, часто ссылаясь на то, что не помнят обстоятельств произошедшего, не знают многих участников событий, даже из своего клуба, и к тому же находились в шоковом состоянии. Своего недовольства такой манерой дачи показаний не скрывали даже представители зеленоградской прокуратуры, работавшие на процессе. А как Вы отнеслись к такому поведению свидетелей? Можете дать ему личную оценку?

— Нет, никакую личную оценку показаниям в суде ни «Ночных волков», ни «Трех дорог» я давать не буду. Позиция суда о том, чьим показаниям и в какой части он доверяет или не доверяет, изложена в приговоре. Больше мне к этому добавить нечего.

— Перед допросом свидетелей Вы берете у них подписку о том, что они предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. В каком случае эта ответственность может наступить?

— Когда будет достоверно установлено, что свидетель давал заведомо ложные показания. Суд вправе в дополнение к приговору вынести частное постановление с предложением прокуратуре провести проверку в отношении определенных свидетелей, чтобы выяснить, давали ли они заведомо ложные показания. В данном деле я этого делать не стал.

— Руководитель «Ночных волков» Хирург, не явившийся в суд для допроса, на Ваш взгляд, был важным свидетелем по этому делу?

— Мне он был важен. Я готовился к его приходу и хотел задать вопросы, которые ранее уже задавались другим свидетелям обвинения. Но его ответы были интересны как ответы руководителя, который отвечает за все и должен знать все лучше других. Кроме того, если помните, Некрасов как довод в свою защиту приводил телефонный разговор с Залдостановым. Конечно, об этом я тоже его обязательно спросил бы. Ведь этот разговор имел непосредственное отношение к предмету нашего разбирательства. Мы должны были установить не только место, способ и время совершения преступления, но и мотив. Это и в законе прописано, что нужно установить мотив действий того человека, который привлекается к уголовной ответственности. Мы вызывали Александра Сергеевича, мой секретарь разговаривала с ним по телефону, но, как я и озвучивал во время процесса, человек сослался на то, что он в командировке. А дальше на его вызове не настаивал государственный обвинитель.

— Командировка относится к уважительным причинам для неявки в суд?

— Наверное, относится. В законе перечень уважительных причин не прописан — это на усмотрение суда.

Исследование двери из гаражного бокса на судебном процессе по делу Некрасова

«Такая замена прокуроров — очень редкий случай»

— В ходе судебного следствия Вам и другим участникам процесса пришлось исследовать многие доказательства и обстоятельства, недостаточно изученные предварительным следствием. Это нормальная практика или данный факт говорит о недоработке следователей, которые вели данное дело?

— Нормальная практика. Нет, ни о чем не говорит. Мне как судье, которому предстояло вынести решение по делу, было интересно получить ответы на какие-то вопросы и я их получил. И если говорить об исследовании двери из гаражного бокса, то полученный ответ был не в пользу Некрасова, я считаю. И я дал этому оценку в приговоре.

— Вы имеет в виду вопрос о том, был ли смертельный выстрел в Родителева произведен через дверь?

— Да.

— Замена зеленоградских прокуроров Громова и Долгих, работавших на процессе, стала для Вас неожиданностью?

— Стала, но я нормально к этому отношусь.

— А замена прокуроров по ходу процесса — это вообще обычное дело или что-то из ряда вон выходящее?

— Замена прокуроров в рамках одной прокуратуры — обычное дело. А когда прокурор поручил поддерживать обвинение зеленоградской прокуратуре, а после, в середине процесса, изменил свое решение — это очень редкий случай. В моей практике это было впервые.

— Можете ли Вы прокомментировать позицию обеих сторон, высказанную в ходе судебных прений?

— Неправильно это будет. Не хочу давать оценку ничьему профессионализму. Знаю, что моему давали. Уже после вынесения приговора и квалификационной коллегии судей предлагали проверить мои действия, и Следственному комитету.

— Получается, следили за комментариями сторон после вынесения приговора?

— Опять-таки — специально не следил, но, конечно, они мне попадались — как с той, так и с другой стороны. Отношусь к ним нормально, поскольку понимаю, что моим решением не все довольны. Люди вправе комментировать — спокойно это воспринимаю.

— Сразу после вынесения приговора адвокат Аванесян, представлявший сторону «Ночных волков», заявил, что в результате переквалификации судом действий Некрасова «из дела исчез труп».

— Этот довод фигурировал в апелляционной жалобе и был предметом рассмотрения Мосгорсуда. Мой приговор оставили без изменения. А значит, в приговоре я все написал правильно. Есть Пленум Верховного суда РФ о делах о необходимой обороне. Там четко написано, что в таких случаях деяния надо квалифицировать именно так. Поэтому никуда труп не делся — в формуле обвинения он есть.

— В газете «Известия» был опубликован еще и комментарий адвоката Железнякова, который не участвовал в процессе, но высказывал мнение, что приговор незаконен, а вынесший его судья должен отвечать по закону. Именно он и хотел предложить проверить Вас коллегии судей и Следственному комитету. Обидно такое про себя читать?

— Очень обидно, если честно. Человек не присутствовал в зале суда, и я не знаю даже, прочитал ли он полностью текст моего документа. И давать такие оценки судье... Конечно, каждый имеет право обсуждать приговор. Но что касается жалоб в квалифколлегию и Следственный комитет, то мне о них ничего не известно — меня никуда не вызывали и никаких проверок не проводили.

Когда я писал приговор, выверял каждую фразу, понимая, что вот под такой лупой (показывает руками круг размером с гандбольный мяч) будут его читать. И поверьте, в Мосгорсуде в этом документе не убрали ни единой запятой! Три профессиональных судьи согласились, что я вынес законное и справедливое решение.

— То есть такие заявления Вы воспринимаете как элемент информационной войны одной из сторон?

— Да нет, ну, какая тут информационная война?! Я думаю, просто эмоциональное заявление, сделанное, наверное, сразу после вынесения приговора.

Судья Олег Гривко и гособвинитель Андрей Громов на процессе по делу Некрасова

«Никто не вправе ругать судью за его оценку»

— Советовались ли Вы с кем-то при вынесении приговора?

— Я ни с кем не советовался и во время процесса ни с кем не общался по поводу этого дела за пределами зала суда. По закону так: если мне кто-то позвонил по телефону или написал по поводу какого-то дела, я должен выйти и заявить обо всех внепроцессуальных обращениях ко мне и даже разместить эту информацию на сайте суда. Если бы такое было, я бы это обязательно сделал. Сказал бы, что мне звонили оттуда-то и просят о том-то. Чтобы люди знали, что на судью оказывается давление. Я считаю это правильным.

Говорю честно и без всяких уловок: никто ни до вынесения приговора, ни после ко мне не обращался, не пытался найти встречи, никаких там «Олег Николаевич, надо поговорить» или «Как ты видишь перспективу в этой ситуации?» Мне это приятно. Потому что у меня много знакомых в Зеленограде и Москве, в том числе тех, с кем сводила профессиональная деятельность. И наверняка среди них найдутся люди, которые имеют то или иное отношение к байкерам. Но никаких поползновений на этот счет не было. Ни от кого. Значит, у меня сложилась репутация человека, к которому не надо идти и о чем-то просить. Не то что давить, а даже просто пытаться что-то выяснить по разбираемому делу.

И в судейском сообществе — хотите верьте, хотите нет — не принято, чтобы были какие-то звонки из Мосгорсуда или еще откуда-то. По любому делу. А тем более по этому. Мне никто не звонил, не говорил, что надо рассмотреть дело в таком-то ракурсе. Но даже если такое произойдет, я смогу свою точку зрения отстоять и поступлю так, как считаю нужным.

Другое дело, что, если судье что-то непонятно и у него возникают какие-то юридические вопросы — например, о том, как правильно квалифицировать те или иные действия. Тогда он может посоветоваться с коллегами в своем суде, в вышестоящих судах. Но по делу Некрасова я принимал решение сам. И по квалификации, и по мотивировке, и по наказанию. Получив это дело, я понимал свою ответственность и наоборот старался сделать так, чтобы быть абсолютно независимым и не связывать свое решение с мнением других коллег.

— В обществе существует такой стереотип, что судьи районных судов согласовывают свои приговоры в Мосгорсуде, в котором потом рассматриваются апелляции на их решения. Получается, что судья действительно вправе посоветоваться с коллегами из Мосгорсуда?

— Да. Но речь не о согласовании, а именно о том, чтобы посоветоваться насчет юридических тонкостей. Но решения судья принимает сам. Никто там за нас приговоры не пишет и не дает указания, как их писать.

— Для судьи отмена его решения является браком в работе? И служит ли это критерием оценки его работы?

— Отмены бывают разные. Никто не вправе ругать судью за его оценку. С ней можно не согласиться и отменить решение, но это его мнение — судья оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению и правосознанию.

Другое дело, если отмена связана с нарушениями закона. Допустим, не ту статью применил или нарушил право на защиту. У меня была такая отмена. Надо было назначить штраф человеку исходя из суммы, кратной взятке. Грубо говоря, человек взял тысячу, а в санкции написано, что штраф должен быть в 15-кратном размере. Я назначил 15 тысяч. А другая статья общей части УК говорит о том, что минимальная сумма при этом не может быть менее 25 тысяч. Тут я упустил это изменение. Конечно, мне было стыдно за эту ошибку и я признаю свою вину. Но законодательство меняется очень быстро.

А была у меня другая отмена, связанная именно с оценкой. В действиях группы мошенников, часть которых находилась в заключении, а часть на свободе, и большинство из них друг друга при этом не знали, я не усмотрел признаков ОПГ. Дело пошло в Мосгорсуд, и тот посчитал, что все-таки есть ОПГ. Я считаю так, вышестоящая инстанция — по-другому. Да, мы обсуждаем все эти отмены на совещании судей, но в данном случае я остался при своем мнении. Уважая при этом решение вышестоящего суда, потому что он вправе так поступить.

— Кстати, как судьи узнают об изменениях законодательства? До Вас их кто-то доводит?

— Мы сами должны следить, смотреть правовые базы. Конечно, мы обсуждаем изменения на совещаниях, у нас есть сотрудник — консультант суда, который отслеживает изменения и разносит их. Вот давайте я вам покажу КоАП (достает из шкафа книжку с огромным количеством закладок-вклеек). Вот, все эти изменения за год! Ну, как тут не ошибиться, как?! Нет это нормально, что законодательство меняется. Наше общество меняется, страна развивается, надо дополнять законы. Я не говорю, что изменения — это плохо. Наоборот, благодаря им прикрываются многие лазейки для ухода от ответственности. Но хочу, чтоб вы понимали, насколько тяжело работать правоприменителям — всем, не только мне.

«После оглашения приговора я не уходил задними тропами»

— И снова к делу Некрасова. День вынесения приговора запомнился, скажем так, мощным силовым антуражем: были автобусы с ОМОНом, в здании суда расхаживал спецназ ФСИН...

— По спецназу ФСИН это к приставам, это их епархия. Они наблюдали три месяца за тем, что творится вокруг процесса, и посчитали необходимым принять такие меры. Естественно, они не знали, какой будет приговор: отпустят Некрасова или не отпустят. Просто чтобы на тот или на другой случай здесь была какая-то силовая поддержка для обеспечения порядка. «Пазики» с полицейскими — это к вневедомственной охране, которая охраняет здание суда. Видимо, их начальство решило поступить так.

— Вы знали заранее о том, что будет такая силовая поддержка?

— Нет. Пришел в тот день и увидел.

— То есть запросов со стороны суда на такие меры не было?

— Нет. Я к этому отношения не имею.

— А к организации видеотрансляции оглашения приговора в другом зале?

— Тут нам помог Московский городской суд, чтобы максимальное количество людей могло наблюдать за оглашением приговора. Видя, что к делу повышенный интерес, пресс-служба Мосгорсуда совместно с нашей организовали трансляцию. Для Москвы это уже стало привычным, потому что там много резонансных дел.

Для меня же было неожиданно, когда я вышел оглашать приговор, а на меня семь телекамер смотрит — во время процесса такого не было. Выхожу и даже людей за камерами не вижу. Конечно, немного волнительно было и, наверное, это чувствовалось по голосу моему. Но волнение было не из-за существа вынесенного решения, а из-за этого внимания.

— После оглашения приговора Некрасова, несмотря на освобождение, долго не выпускали из здания суда. В интервью Инфопорталу он пояснил, что ему сказали, будто это связано с распоряжением судьи.

— Не судьи, а председателя суда. Я к этому отношения не имею. Видимо, так решили для обеспечения порядка и безопасности.

— Вы сами как-то отметили окончание такого сложного процесса? Что делали после оглашения приговора Некрасова? Рассматривали в этот день какие-то еще дела?

— Нет, больше ничего не рассматривал. Так совпало, что вечером того же дня я по семейным делам уехал на выходные в другой город. Но из здания суда я вышел через главный вход, никакими задними тропами не уходил, ни от кого не скрывался. На улице никого уже не было, но даже если бы и были — я готов честно и открыто смотреть в глаза как той, так и другой стороне. И смотрел, и буду смотреть.

— Судьи обсуждают между собой приговоры, которые они выносят? Как Ваши коллеги отнеслись к решению по делу Некрасова?

— Они поздравили меня с окончанием процесса. Правильно, неправильно — на этот счет никто ничего не говорил.

— Вы следили за рассмотрением апелляций по этому делу в Мосгорсуде?

— Конечно. Это моя работа. Я слежу за всеми своими делами, за тем, как они обжалуются — это моя обязанность. Смотрю через сайт Мосгорсуда, когда назначено заседание, какое решение вынесено.

«Незнакомец в магазине сказал: "Спасибо вам за Некрасова"»

— Олег Николаевич, этот процесс как-то сказался на Вашей жизни и карьере?

— Дал больший опыт мне в работе. Ничего не изменилось, работаю на том же месте. На дорогах стал обращать больше внимания на байкеров, смотреть, у кого какие нашивки, и как они ведут себя на дороге. Желания посмотреть фильм про «Ангелов ада» (один из крупнейших в мире мотоклубов — прим. Инфопортала) не возникло.

— На улице Вас не начали узнавать?

— Конечно, узнают иногда. Ведешь дочку в школу, а старшеклассники говорят: «А вас вчера по телевизору показывали». Ну, это еще во время процесса было. Родственники, знакомые тоже за публикациями в СМИ следили. Звонили, когда в день первого заседания у вас появилось «Фото дня» со мной. Говорят: «Открой Инфопортал».

— А так чтобы совсем незнакомые люди как-то показывали, что они Вас узнали?

— Был случай в аптеке в 10-м районе. Совершенно посторонний человек протянул руку, сказал: «Спасибо вам за Некрасова». В зале суда я его не помню и не знаю, что он имел в виду. Не стал его расспрашивать.

— В вынесенном Вами приговоре говорится о том, что в отношении Некрасова совершались противоправные действия. Имеет ли эта оценка правовые последствия для рассмотрения второго дела по этому инциденту — о грабеже, совершенном в отношении членов клуба «Три дороги»?

— Не могу ответить на этот вопрос. Не буду это комментировать.

— Если представить, что это дело все-таки дойдет до суда, возможно ли, что оно тоже попадет к Вам или существуют какие-то ограничения на этот счет?

— Думаю, ко мне это дело попасть не может, поскольку я уже по этому конфликту высказался. Но даже если вдруг попадет, я возьму самоотвод, потому что свою оценку уже дал.

— Были в Вашей практике другие похожие дела? Понятно, что, наверное, не по резонансу, но по уровню сложности и содержанию.

— Было дело Мокрецова с оправдательным приговором. Там не было полного зала, там ходили только родственники. Но по нашей ответственности перед человеком, которого мы судили, и перед обществом это дело было сопоставимо с делом Некрасова. Мы сидели тройкой судей, я был председательствующим. И мы все пришли к единодушному мнению, что надо его оправдать, поскольку доказательства все были опорочены. Полтора года человек просидел и мы его выпустили в зале суда. Впоследствии суд ему какую-то компенсацию присудил.

Приговор 1972 года, вынесенный мамой Олега Гривко Лидией Ивановной

«Ждал звонка от депутата Государственной думы»

— Вы ведь слушали и дело лифтового маньяка Ревякина. Многие тогда были недовольны мягким, как им показалось, приговором, и суд даже выпустил дополнительное разъяснение по этому поводу. Вы были инициатором этого разъяснения?

— Не все среди нас юристы и мне хотелось объяснить, что по закону не может быть назначено большее наказание. По закону, а не потому что суд там какой-то либеральный и всех налево-направо отпускает.

Там же такое началось. Депутат Яровая выступила — как так, маньяку в Зеленограде всего шесть лет дали?! Председатель думского комитета! Причем комитета по противодействию коррупцию! Ведь было обращение от нее в Генпрокуратуру, у гособвинителя, работавшего на этом процессе, сразу запросили копию приговора, чтобы генпрокурор проверил. И если б там нашли повод для протеста, они бы подали протест. Но этого не было. Потому что в приговоре все написано. Тогда и родилось это разъяснение для людей, чтобы люди все видели и понимали.

Я, кстати, до последнего ждал звонка от депутата. Ну, ей же должны были ответить из Генпрокуратуры, что не нашли оснований для принесения протеста. Я думал, она позвонит и…

— И извинится?

— Нет, не извинится, но объяснит свою реакцию. Но, видимо, не посчитала нужным.

— Бывает ли такое, что вот эта «арифметика закона», по которой высчитывалось наказание лифтовому маньяку, не позволяет вынести то наказание, которое Вы назначили бы, что называется, чисто по-человечески?

— Бывают, конечно. Тот же сбыт наркотиков. Когда вступают в силу три «уступки» сразу: приготовление к совершению преступления, активное способствование следствию и особый порядок рассмотрения дела. Там сразу максимальное наказание с восьми лет падает до двух лет восьми месяцев. И ты не можешь дать больше человеку, который сбывает наркотики.

Но наркотики это такая тема... Иногда такие «уши» из дела торчат... Поэтому я не говорю, что по любому делу о сбыте человека надо на восемь лет сажать.

— Часто ли Вам приходится выносить приговоры, которые сильно не соответствуют тому, что просил для подсудимого прокурор, как это вышло в деле Некрасова, где гособвинитель просил десять лет, а Вы дали десять месяцев?

— Нет, не часто. Как правило, требования прокурора соизмеримы с приговором. Хотя иногда, конечно, приходится переквалифицировать обвинение. А бывает, что и сам прокурор об этом просит по ходу процесса. Просто все это не такие резонансные дела.

«Среди судей проводят соревнования по стрельбе»

— Сколько дел вы рассматриваете в год и сколько заседаний в среднем проводится в рамках одного процесса?

— Рассматриваем до ста уголовных дел. Процессы все идут по-разному. Особый порядок за день рассматриваем, большинство других — за три-четыре судебных заседания.

— Как строится рабочий график судьи? Мы знаем, что, помимо обычных рабочих, у Вас бывают и так называемые дежурные дни.

— Да, дежурный судья рассматривает административные дела, аресты, продления, выемки, «выдворенцев» (дела о депортации — прим. Инфопортала) — все, что приходит в суд в течение дня. Такое дежурство бывает у меня раз в неделю. Плюс раз в месяц дежурство в субботу. В этот день рассматривают только аресты. Дело в том, что следователь может задержать человека только на двое суток и, если его задержали в пятницу вечером, к понедельнику этот срок уже выйдет. Для этого суд и работает по субботам.

На остальное время сам распределяю заседания по своим текущим делам. Заседания идут каждый день и, как правило, не по одному. Но раньше было сложнее. Помню, когда только пришел работать судьей, в 2001 году, у меня как-то было в производстве одновременно 56 дел.

— У судей особый статус. Уволить Вас с занимаемой должности может только коллегия судей. Получается, Вы никому не подчиняетесь?

— Только закону и совести.

— А председателю суда?

— Председатель организует работу: распределяет дела, следит за трудовой дисциплиной. Но процессуально он никак в работу не вмешивается.

— Сколько у вас помощников и какую роль они играют?

— Помощников, точнее — помощниц, двое. Одна из них — секретарь, который протоколирует судебные заседания. Помощники помогают мне в организации, в вызове участников процесса, подготовке документов, рассылке корреспонденции, ищут законодательство, которое мне нужно. Для этой работы необходимо высшее юридическое образование. Мои помощники — это моя команда и опора.

— У вас на стене висит диплом с медалью. Судя по гравировке, за соревнование по стрельбе?

— Да. Бывают спартакиады среди судей. Вот проходили соревнования по стрельбе. Это по желанию — для тех, у кого есть навык. Я поехал, пострелял. Занял четвертое место по Москве.

— Судьям положено оружие?

— Если попросишь, могут за тобой закрепить. Но у меня нет.

Диплом с медалью за соревование по стрельбе

«Должность судьи — пик юридической карьеры»

— Олег Николаевич, можете, рассказать о себе, о Вашем пути в судьи. Так сказать, дать автобиографическую справку.

— Родился в 1968 году в поселке Каменоломни Ростовской области. После восьми классов пошел в педагогическое училище на учителя физкультуры. Так что по первой профессии я учитель. Наверное, умение держать аудиторию, не стушеваться, видя перед собой много людей, у меня еще с тех времен. Окончив училище, по распределению уехал работать в село Миллерово, там же в Ростовской области, на границе с Украиной, где сейчас все это происходит...

Через несколько месяцев призвали в армию. Служил в ПВО. Воинская специальность — радиотелеграфист. После армии опять в школу вернулся — уже в свою родную, в своем поселке. Сначала работал в группе продленного дня, с малышами, рты им в столовой вытирал. (смеется) Потом дали полставки учителя физкультуры. Разве это интересно кому-нибудь?

— Как же Вы попали из учителей в судьи?

— У меня мама была судья. Говорила: «Давай юристом!» Тогда встал вопрос, куда идти учиться после армии: в педагогический или на юриста. В итоге поехал в Волгоградскую следственную школу МВД. Отучился три с половиной года, в 93-м году вышел оттуда дипломированным следователем, лейтенантом юстиции. В следственной школе познакомился со своей будущей женой, она — из Зеленограда. Женился — и мне дали распределение сюда. Нас тогда приехало из Волгограда пять человек, молодых следователей. 15 марта 93-го года мы вышли на работу.

90-е годы — это ужас чего творилось. На одного из этой нашей пятерки, который через некоторое время ушел из милиции и занялся бизнесом, потом было совершено покушение... Я работал сначала следователем в УВД на Панфилова, 28А. Потом отучился в Академии управления МВД, стал заместителем начальника 3-го ОВД (ныне — ОМВД района Крюково — прим. Инфопортала) по следствию. Оттуда ушел в прокуратуру Центрального округа к Буксману Александру Иммануиловичу, который сейчас первый заместитель генерального прокурора. Был его помощником — это он учил меня прокурорскому делу. Потом перешел в прокуратуру Москвы и оттуда уже назначился судьей в 2001 году.

— Как пришло решение идти в судьи и что для этого надо было сделать?

— Тогда еще мама была жива — тоже свою роль в этом сыграла. Когда я стал юристом, набрался опыта, она все советовала идти в судьи. В 93-м году как раз приняли закон о статусе судей — не только зарплату подняли, но и какой-то статус определили, решили, что судье при выходе в почетную отставку назначается пожизненное содержание. Мама-то когда работала в советское время, у нее зарплата 90 рублей была, а работать приходилось... Помню, как в моем детстве она приносила домой бумаги и по ночам писала от руки приговоры, чтобы потом секретарь набрала это на печатной машинке. Я пришел к председателю суда: «Надежда Николаевна (Пучкова — прим. Инфопортала), есть вакансии?» Она: «Есть». Ну, все — написал заявление, прошел экзамены. Меня здесь, конечно, знали как следователя. До сих пор, спускаясь в архив, нахожу свои дела, которые будучи следователем сюда направлял.

Тогда проходили депутатскую комиссию при Мосгордуме. А после экзамена еще квалифколлегия судей Москвы была. Спрашивали: «Почему вы хотите стать судьей?» Быть судьей — это пик юридической карьеры. Вот был я следователем, потом прокурором, теперь судьей — это ступенька вверх. Я сказал, что у меня мама судья — больше вопросов не задавали. И все, в марте 2001 года меня назначили судьей.

— Ваша мама работала судьей какого уровня?

— Судьей Октябрьского районного суда, там у нас, в Ростовской области. Рассматривала и уголовные, и административные, и гражданские дела — деления по специализации у них не было. Ее там до сих пор помнят. Тогда два судьи всего на весь район было.

— Заседания суда в детстве посещали?

— Посещал, конечно — ходил после школы. Но не скажу, что вырос в суде, как артисты иногда говорят про себя, что выросли на подмостках. Нет. Но ходил, слушал, в кресле судьи сидел. (улыбается) До сих пор храню решения суда, вынесенные мамой. (достает папку из ящика) Вот, видите, 72-й год, 80-й... Вот дело 69-го года — я только родился — тут приписка от руки в протоколе: «Приговор был встречен аплодисментами впервые». (вчитывается в текст) Дело, кстати, о превышении пределов необходимой обороны. (продолжает читать) Тогда попроще, конечно, писали. Я бы сейчас более подробно написал. Вот у меня мама на фотографии (показывает на застекленный шкаф) — следит за тем, как я выношу решения — специально ее портрет сюда поставил.

Мама Олега Гривко Лидия Ивановна

«С Березовским пил кофе, а конфеты Гусинского есть не стал»

— Олег Николаевич, вы работали в московской прокуратуре и прокуратуре Центрального округа столицы в интересное время. Наверняка приходилось пересекаться с известными, влиятельными людьми?

— Приходилось. Как-то в рамках проверки по заданию Генеральной прокуратуры проводил опрос Березовского, Гусинского, Коржакова — охранника Ельцина. Это примерно 99-й — 2000-й годы.

— Чем запомнились эти встречи? Как эти влиятельные люди отнеслись к Вам?

— Нормально общались, чаем угощали. Никто заносчиво себя не вел. К Коржакову ходил в Думу — он тогда депутатом был. Туда сам напросился — интересно было, никогда раньше в Думе не бывал. К Березовскому и Гусинскому ездил в офисы, брал объяснения.

С Березовским кофе выпили — вообще у него как-то попроще было. Хотя на входе такие гарсоны стояли в старорусских нарядах — расшитых мундирах. Спрашивает меня: «Вы к кому?» Я представился. Он как закричит на весь коридор: «Господин Гривкооо!» и давай с меня куртку снимать. А у меня ботинки с улицы белесые от реагентов — аж неудобно стало.

Гусинский же принял с юристом. Еще, помню, первый раз там порционную сахарницу увидел — не мог взять в толк, как ей пользоваться. (смеется) Передо мной гору конфет поставили. Но меня мама с детства учила: «В гостях первым не ешь. Видишь, хозяин начал — тогда тоже можешь». Я смотрю, Гусинский ни к чему не притрагивается — ну, и я так и не отведал его конфет. (улыбается)

Еще во время нашей беседы тележурналист Евгений Киселев к Гусинскому заходил. В ЦАО, конечно, интересно было — кого там только не видел. Даже Ринат Дасаев приходил. (улыбается)

— Допросы участников процесса Вы обычно заканчиваете вопросом, не хотят ли они добавить что-то, о чем их не спросили, но они считают это важным. Вот и мы хотим предложить Вам такую возможность. Может, Вы рассчитывали, что мы спросим Вас о чем-то еще, а мы не спросили?

— Знаете, сначала после этого дела очень хотелось высказаться. Сейчас как-то улеглось. Считаю, что чего-то, может, и не стоит говорить... (после паузы) Вот есть заповедь: не суди и не судим будешь. Перед назначением судьей я, понимая, что мне придется судить, ходил к священнослужителю, просил благословить на эту работу. Меня батюшка благословил, сказал: «Благословляю на благое дело». Наверное, просить благословения можно с разными намерениями, но я это так понимаю, что если человек идет в судьи с позитивными мыслями и хочет нести благо людям, то на это его благословляют.

После завершения дела Некрасова обо мне чего только ни говорили, в чем только ни обвиняли. Говорили, что судье жить теперь с этим... Мне нечего на это ответить. Я перед собой чист.

Беседовали Павел Чукаев и Марат Мухаев